Читать онлайн книгу "Падение белого аиста (Звёзды со вкусом красной икры-II)"
Падение белого аиста (Звёзды со вкусом красной икры-II)
Владимир Михайлович Марченко
После истории с независимым журналистским расследованием Толя Клименков оказывается в опале. Он не может вырваться из омута депрессии, но неожиданно получает необычное предложение – поучаствовать в парламентских выборах в качестве «подсадной утки». За это ему обещают солидное вознаграждение. Штатная избирательная кампания проходит одновременно с угрозой иностранной интервенции. Удастся ли циничному белорусскому копирайтеру осуществить задуманное, а именно – провести финальный выборный марафон по своему сценарию? Политическая повесть затрагивает современное внешнее и внутреннее состояние белорусского общества, особенности проведения избирательных кампаний и отношение к происходящему со стороны разных людей. Содержит нецензурную брань.
Начало
Я этим чувством уже век не болею.
Пусть всё отдал, но ни о чём не жалею!
И вопреки лечу всем автопилотам,
Живу назло гороскопам!
(гр. «Винтаж», слова – А. Кох)
У меня что-то с правым глазом. Нет, серьёзно, он просто не открывается. Помню, такое бывало в далёком-далёком детстве и тогда мама приносила холодную чайную заварку и промакивала ваткой. Глаз открывался и я снова улыбался новому дню. Что теперь делать, не представляю.
Хотя постойте. Рядом со мной похрапывает крепким деревенским сном Настюха – пекарь-кондитер со столичной фабрики, производящей крошащееся печенье. Если бы вы видели лапищи моей малышки. Они привыкли мять неподатливое тесто и лепить из него сложные куличики. А ещё жмякать кота. Не моего кота, а Андрюхиного. Ох, кажется, вы всё пропустили.
После возвращения из Албании, Сеня вернулся в Кобрин, ждать свою Кристинку, а Диметриус направился в Грецию по своим делам. Я же вернулся к родителям, пожил у них до Нового года, а затем переехал к Андрюхе, который как раз испытал очередной душевный коллапс из-за расставания с очередной женой – тренером по йоге. Он же и познакомил меня с Настюхой. Мы решили не дожидаться 14 февраля и устроили любовный марафон сразу после знакомства. Теперь мы вроде как встречаемся. Настюха переехала к Андрею (его трешка в спальнике это позволяет) и уже начинает компостировать мне мозги по поводу будущего наших отношений.
Я тычу её в бок. Глаз не открывается, а тереть его я не хочу. Настя причмокивает и поворачивается:
– Ну, чего тебе?
– У меня глаз не открывается.
– Что за хрень?
– Ты можешь принести воды или чаю, если на кухне остался?
– Сам сходи. Одним-то глазом ты видишь.
Люблю женщин. Не всех, разумеется, но некоторых обожаю. Настя одна из них. Её наплевательство по отношению ко мне настолько не скрывается, что подкупает своей искренностью. Я приподнимаюсь на кровати и сую ноги в резиновые китайские сланцы. Они оказываются розовыми, а значит принадлежат Насте. Встаю и выхожу из комнаты. Думаю, не зайти ли вначале в туалет, но боюсь промазать и следую на кухню. С чистой водой у Андрея напряжёнка, но вроде бы жидкость из водопровода в Октябрьском районе не вызывала нареканий у Минскводоканала, поэтому я начинаю промакивать глаз. Постепенно он отлипает, я включаю радио и заглядываю в холодильник. Со вчерашнего дня в нём осталась покрытая тонким слоем льда бутылочка пива «Хайнекен». Её участь предрешена. Я начинаю лакать пивко. По радио напоминают о скорых выборах в Палату представителей и завершают канцелярское объявление бодрым «будущее выбираете вы». Желудок тут же отзывается нервной резью и лезвиеобразной болью.
Я смотрю в окно на такие же «весёлые» панельки за окном, мирно гудящие электробусы и прислушиваюсь к лаю собак из расположенного недалеко приёмника бродячих животных. Предсмертная песнь готовых к усыплению «полканов» и «джеки». Ветер неспешно сметает с крыши снежную крошку. Я пристраиваюсь на широком подоконнике и начинаю думать о том, чем наполнить сегодняшний день.
Протяжно зевая, на кухню входит Настюха. На ней агрессивный пеньюар цвета феррари и мои резиновые сланцы тёмного оттенка. Она проходит к кофемашине и начинает варганить пробуждающее зелье. В такие минуты её лучше не трогать. Я спокойно потягиваю пиво.
– Как твой глаз? – спрашивает моя пассия.
Вместо ответа я усиленно моргаю ей. Настя начинает делать тосты и обильно намазывает их маслом. Ей чужды законы правильного питания и таких же «правильных» людей. Я принимаюсь жарить яичницу – себе и ей.
– Если Катька опять плюхнет две порции сахара в печенье, я застрелюсь. Ну что здесь такого сложного запомнить – одну порцию сахара на одно печенье. И это я не говорю про корицу…
Настя обожает накачивать меня с утра историями с её «любимой» работы. За неимением собственной трудовой жизни я рассеянно слушаю её россказни. Настя поправляет ночнушку на груди. Таким образом она обычно привлекает моё внимание к себе. Не к историям, а именно к себе.
Мы спокойно жуём яичницу. Пока я лазил в холодильник за кетчупом и майонезом, я обнаружил там ещё бутылочку джин-тоника, которую вчера покупал Настюхе. Она отрицательно машет головой в ответ на мой вопросительный жест и я тут же откупориваю ёмкость. Затем ворую у неё один из тостов и начинаю активно восполнять баланс питательных веществ в организме, порядочно прочищенном алкоголем.
Настя уходит одеваться и тут на кухню влетает Андрей.
– Сколько времени?
Я протираю тарелку губкой с фейри и лениво отвечаю:
– Чувак, ты же знаешь, я за временем не слежу
Андрей лихорадочно бежит за телефоном, чертыхается и стремительно вылетает в коридор. Из того, что я успеваю услышать, он опаздывает на важное совещание в другом конце города. Я заканчиваю мыть тарелки и подхожу к окну. Вижу, как Андрей спешно надевает пальто, перехватывая портфель на бегу, прыгает в свою «хёндай крета» и, резко взвизгнув несчастными колёсами, срывается с места. Машину заносит, и он чудом никого и ничего не сшибает.
Снова заходит Настя. Он складывает заботливо приготовленную с вечера ссобойку, чмокает меня в щёку и машет ладонью, которая способна уложить Конора МакГрегора с одной подачи. Щёлкает дверной замок и я остаюсь один в пустой и тихой квартире.
Фрилансер
После увольнения с «Меридиана» я так и не нашёл нового и постоянного места работы. А заодно перестал понимать, от чего испытывала такое удовольствие Ирка в своё время на фрилансе. Чёрт, неудачное сравнение. Я ведь знаю, от чего она на самом деле испытывала удовольствие – от Валеркиного болта. Наверняка заботливый любовник ещё и щедро финансировал мою некогда дорогую любительницу фриланса. Однако в журналистике не бывает так, чтобы работы не было. Здесь заказы на статьи есть всегда. Правда, чаще всего на сложные, нудные и малооплачиваемые.
Я одеваюсь и выскакиваю в магазин. На мне байка и серые спортивные штаны, сегодня мой стиль «пацан с района». Я беру бутылку вина «Белый аист», два пива и джин-тоник Насте на вечер. Кассирша хмуро смотрит на меня. Она новенькая и ещё не знает, что я вольный копьеносец.
Возвращаюсь в квартиру и угощаю Андрюхиного кота колбасой. Это наша с ним маленькая тайна. Пока никого нет, я обильно накачиваю этого пузастика колбасой, чтобы не мешал работать, а шёл спать. Потом сажусь за ноутбук. На сегодня запланированы два материала – традиционная подборка «10 лучших мест для отдыха на День Святого Валентина» для «Меридиана» и более интересное «Есть ли будущее у белорусского электротранспорта».
Для разминки я беру одну бутылку пива и начинаю с материала для своих бывших нанимателей, попутно закрывая выскакивающие баннеры с новостями Восточного Тургистана. Общаюсь я в основном только со Светкой, которую сделали заместителем редактора. Хотя я стабильно выдаю им материалы, а они так же стабильно балуют меня гонорарами, между нами выросла стена. Всё это из-за истории с «Инсургентой», конечно же. По слухам, я попал в чёрные списки как государственных СМИ, так и оппозиционных. Однако статьи под псевдонимом у меня охотно берут и те, и другие.
Отправив материал и получив короткое «ок» от Светки, я награждаю себя второй бутылочкой пива. Ещё только 12-30, времени вагон. Откровенно говоря, фриланс этой зимой оказался не таким уж неудачным. Меня многие знают и просят написать то одно, то другое. С удовлетворением для себя я замечаю, что количество людей, умело составляющих слова в предложения на коммерческой основе, стремительно сокращается.
Принимаюсь за отечественный электротранспорт. Статистику и наиболее удачные пассажи я беру с российских сайтов, перспективы забираю с немецких и скандинавских ресурсов, добавляю отсебятины и откладываю материал «вылежаться». Иду обедать. Сегодня у меня прекрасные спагетти с мясной составляющей и томатная подливка. Готовить Настя умеет, когда не ленится. С деревенской широтой души пичкает она меня наваристыми бульонами, картошкой с домашним салом и пловом. Она всегда говорит, что я слишком худой и вздыхает при этом. На мои возражения про бурную работу мозга и ускоренный метаболизм Аська-крепыш только отмахивается.
В обед (хотя на часах уже перевалило за полпятого вечера и начало темнеть) я позволяю себе два бокала вина и итальянские мелодии 80-ых. Это ненадолго вырывает меня из унылой минской зимы, когда хочется выколоть себе глаза и сбросить в мусоропровод сердце. Холода несут безнадёжность, ледяное умиротворение и вечный мрак. Музыка же напоминает о славных днях отдыха на море, мелодичной речи.
Аккурат к тому времени, когда я самодовольно щёлкаю клавишей Enter и отправляю статью про электротранспорт одному из своих заказчиков, вваливается Настя. У неё в руках сумки с покупками и я бегу выхватывать их из рук. Себе Настя уже прихватила бутылочку аргентинского и с порога принимается поливать своих коллег и начальство тоннами забористого местечкового мата. Я нежно поглаживаю её налитое свинцовой силой плечо и пытаюсь сжать его. Потуги моих пальчиков для Насти что укус комара. Мы идём на кухню.
Настя ловко накладывает себе остатки макарон, отламывает треть батона и плескает вина в пивной бокал. Я скромно добавляю в свою любимую «стекляшку» (которую дарили Андрею на свадьбу) вина и сажусь напротив неё. Настя излучает мощь и аппетит. Я повинуюсь её влиянию и намазываю себе бутерброд с маслом и колбасой.
– Линия час стояла. Эти грёбаные немецкие станки, вывезенные ещё в сорок пятом из-под Мекленбурга, совсем на ладан дышат.
– А разве вас не дотировали? По телику же показывали.
– Ага, дотировали. Два раза задотировали и один раз обдотировали. Наш директор на этом ездит… как его… «Лехусе», во. Откуда у него деньги-то с его окладом в нашем болоте?
Я молчу. Не настроен говорить о политике. Настя бодро произносит «давай!» и звонко чокается со мной, почти разбивая бокал. Я смотрю на её шею и слушаю размеренное глотательное «аук». Аргентинское вино, проделавшее путь через половину мира, нашло своё пристанище в пищеводе Аськи. Свою порцию я потягиваю медленно с уважением к проделанному напитком пути.
Возвращается Андрей. Изящным движением свободного по крайней мере до следующего утра человека швыряет свой портфель с договорами и ответами на претензии и торжественно входит с литровой бутылкой «Мартини» и менее объёмной коньячной тарой. «С совещания», – отвечает он на немой вопрос. Я, собственно говоря, на это и рассчитывал, но всё-таки не спеша потягивал вино, мало ли что.
Настя смачно отрыгивается и быстренько варганит омлет Андрею. Тот пока рассказывает про тупых контрагентов, некомпетентных юрисконсультов и бюрократов из министерства торговли. Я благодарно слушаю это жизнеописание ритейлерской суеты и снова подливаю себе в бокал. Потом мы открываем «мартини» и Настя бодяжит его с джин-тоником. Я предпочитаю чистый и лишь бросаю в бокал вонючую оливку из банки с подходящим к завершению сроком годности, которую принёс Андрей. Мы врубаем Ютуб и начинаем оживлённо беседовать. В основном о работе каждого из нас. Время стремительно бежит к десяти вечера.
Первым выключается Андрей. Крепкий армянский коньяк делает своё дело. Он что-то бубнит под нос, поднимается, ища опору на любой доступной плоскости. Сначала это Настино плечо, потом спинка стула, потом делает длинный шаг до столешницы, а дальше начинаются спасительные стены. Андрей удаляется вглубь квартиры подобно мрачному обитателю подземелий и захлопывает за собой дверь. Я примерно знаю, что сейчас будет происходить за белым куском ДСП. Вначале Андрей скинет одежду, накроется одеялом, а потом возьмёт в руки телефон. Это станет его роковой ошибкой, потому как кроме отправки наспех сочинённых стишков бывшей жене больше он ничего придумать не сможет. Они поругаются в чате, она его забанит в тысячный раз. Андрей полезет в Интернет и запустит мобильную онлайн-игру, а потом незаметно уснёт и телефон выскользнет из ослабевших пальцев на покрытый ковролином пол.
Я подсаживаюсь к Насте и говорю что соскучился. Рука моя скользит к её сочной и плотной груди. Настя начинает улыбаться и лихо опрокидывает ещё коктейль собственного сочинения «джин-тоник-мартини». Мы начинаем целоваться. Язык у неё на удивление свежий и подвижный. Обожаю его. Правда, в это время я представляю другую девушку. Иногда в этой короткой шеренге оказывается Ирка, я лихорадочно пытаюсь избавиться от её образа, от бессилия постанываю, Настя расценивает это как экстаз от обладания ею и ныряет в штаны. Здесь у меня действительно начинается экстаз и я предлагаю ей пройти в спальню. Настя говорит:
– Подготовь пока всё что нужно, милый, а я в душ.
Я беру «мартини» и остатки джин-тоника, переношу бокалы, проверяю целостность презервативов, раздеваюсь, запускаю на Настином телефоне её любимую Катю Ши и задёргиваю занавески, а затем зажигаю тусклое бра. Настя приходит в салатовом халатике, под которым спрятано крепкое тело «песочные часы», грудь третьего-до-упора размера и небрежно выбритые врата Венеры. Она садится на кровать прямо в халате, кокетливо подложив ногу под себя (назвать это ножкой я не могу при всём желании). Чтобы вы понимали, Аськина рука в районе плеча толще моего бедра. Мы снова выпиваем и болтаем о новостях.
Затем я приглашаю её на танец. Это старомодное действие почему-то считается неотъемлемым атрибутом наших ночных свиданий. Настя активирует у себя рефлекс чувственности и мы начинаем мягко кружиться. Резких движений я избегаю, поскольку боюсь в этом случае войти в штопор как подбитый «Спитфайр». Мы сливаемся в единый любовный клубок, и я начинаю ласкать её. Несмотря на габариты, а я всегда боюсь, что она слегка меня раздавит, Аська очень чувствительная и начинает ласково, но басовито постанывать – сказывается обилие тестостерона в организме. Я закрываю глаза и представляю Бритни Спирс. Такая вот странная у меня этой ночью сексуальная фантазия.
Глас народа
Утром я подскакиваю на кровати с криком «тринадцатый город». Настя уже ушла, Андрей чешет трёхсуточную щетину и тоже выбегает, помахивая портфелем. Я допиваю «мартини» из горлышка бутылки, стоящей на тумбочке, и иду в душ. Протираясь мочалкой, которая пахнет Настей, я вдруг замираю. Я не помню, как вчера надевал презерватив. Под прохладным душем неожиданно становится очень жарко и душно. Я помню как завершил путешествие на край ночи, но не помню, чтобы меня сдерживала прочная розовая резинка с ароматом сакуры. Я буквально выбегаю из ванны и бросаюсь в комнату. Три индивидуальные упаковки с презервативами лежат нераспечатанные, как и моя любимая одноклассница после выпускного.
Я падаю на кровать. Вот и доигрался. Я всегда в глубине души знал, что пьяный секс с нелюбимыми женщинами приведёт меня к наполовину застеклённой двери в поликлинике с надписью «залёт». Больное творческое воображение уже рисует прибывающих на свадьбу родственников Насти с Могилёвщины. Мне мерещатся разговоры в стиле сериала «Сваты» и такие же деревенские предки Насти, а также бледные лица моих родителей. Я представляю их шок: вместо симпатичной и начитанной Ирки в дом приходит бывший чемпион района по вольной борьбе и пекарь с фабрики «Бильбао» Анастасия Викторовна Разумок.
Трясущимися руками беру телефон. Он разряжен, я нервно втыкаю зарядное в розетку и жду, пока он включится. Я сижу почти голый, а телефон долго тупит. Наконец набираю Настю.
– Проспался, алкоголик? – ржёт она в трубку. На заднем фоне тоже слышно хихиканье. – Что там у тебя, у меня тесто ждёт.
– Настя, слушай, – я пытаюсь сохранить спокойствие в голосе,
кажется, я вчера не использовал защиту.
Опять смех.
– Конечно не использовал, дурачок. Охал так, что я думала, тебя сейчас удар хватит. Ладно, повезло тебе вчера, короче. Я как раз позицию меняла и слезла, а ты и выстрелил. Промычал что-то и заснул. Ну и я отрубилась. Давай, пока.
Я молча сбрасываю вызов. Пронесло не то слово. Можно сказать, я выпрыгнул с последним парашютом из горящего самолета. Тут же телефон звонит опять. Я не глядя отвечаю:
– Ага, мы всё-таки доигрались!
На той стороне повисает молчание. Я смотрю на входящий звонок и вижу «Михаил «Знамяньюс».
– Дружище, я не понимаю, что ты, чёрт побери, такое несёшь? – раздаётся насмешливый голос Мишки, ой, Михаила Иваныча. – Как дела, бухарик?
– Ну почему сразу бухарик? Наслаждаюсь фрилансом. Блин, только вспомнил, что мне сегодня лонгрид писать и приступить я должен был два часа назад.
– Не парься, старик, возможно скоро никаких лонгридов писать не придётся.
Меня опять прошибает пот. Миха работает т а м, в государственном СМИ, и инсайды у него оперативнее собственно событий.
– Что случилось?
– Хочу поприветствовать кандидата в депутаты Палаты представителей от 96-го Чкаловского округа Клименкова Анатолия Борисовича!
Я ничего не понимаю.
– Слушай, старик, хватит бухать! Тебя выдвинули в кандидаты на предстоящие выборы. В роли альтернативного кандидата без альтернативы, если ты понимаешь, о чём я. Ну, чтобы оппозиция не бойкотировала процесс и не заявила о монопольном положении кандидатов «от власти».
До меня начинает доходить. Эту схему я знаю. Я буду этаким зицдепутатом, займу «центристскую» позицию, буду всех критиковать, а потом благополучно солью выборы в пользу назначенного властью кандидата. Создам видимость существования «нормальной оппозиции, у которой были шансы победить, но увы…».
– Да ты погоди отказываться. Дай-ка свой адрес, я приеду.
Миша брезгливо оглядывает помещение и просит тапочки. Наверное, в комнатах стоит перегар, которого я не чувствую. Я веду гостя на кухню, приоткрываю форточку, ставлю чайник. Он отодвигает пустые и наполовину пустые бутылки и достаёт папку с документами.
– По твоему округу из «провластных» выдвигается Арина Арно…
Я тут же начинаю кашлять:
– Что?! Кто?! Эта… представительница службы протокола? Я думал она ещё ходит в школу.
– Как раз окончила. Шучу. Ей вообще-то 22 года, а в депутаты можно баллотироваться с 21. Решение она принимала сама, наверху его одобрили.
– Господи, Миша, что вы делаете со страной?
Собеседник пожимает плечами:
– А что не так? Ты же первый верещал, что геронтократы захватили власть и молодежи не дают дорогу.
– Так я нас имел в виду, тридцатилетних! У нас уже есть какой-никакой опыт. А у неё что – опыт изящного дефиле и хлопания в ладоши на хоккее?
– Молодец! Быстро схватываешь. Заготовка для речи к дебатам у тебя уже есть.
– Я ещё ни на что не соглашался.
– Это мы сейчас исправим. Во-первых, тебя оформят штатным редактором к нам на «Трансельмаш», на совместное предприятие, задним числом. Скажем, точно на следующий день после увольнения с «Меридиана». С ФСЗН мы утрясём. На заводе работает больше двух тысяч человек и тебя выдвинут на общем собрании. То есть ты сразу получаешь официальное место работы без прерывания трудового стажа и кандидатское удостоверение.
Я молчу и потягиваю пиво.
– За эту в общем-то непыльную работёнку ты в течение трёх ближайших месяцев будешь получать по 2 000 долларов.
Бутылка зависает у меня во рту.
– Сколько-сколько?!
– Ты не ослышался. За фиктивную кандидатуру мы заплатим тебе 6 000 баксов, аналогично зарплате депутата «палатки». Поправишь материальное положение, – Миха косится на моё дешёвое пиво, – съедешь обратно в Новую Боровую.
– Это, конечно, очень заманчиво, но я боюсь, что моя репутация после всего этого мероприятия окончательно упадёт на дно.
– А сейчас она где? Ты в блэклистах всех СМИ. Но твоя принципиальная позиция не осталась незамеченной, равно как и регулярные посты в Facebook. Кстати, в этом отношении тебя будет легко продвинуть рекламой. У тебя не мёртвый и свежесозданный аккаунт, а регулярно выплёвывающая порцию критики в отношении власти и оппозиции страничка. В деле с «Инсургентой» ты повёл себя как настоящий журналист, ты был на самой вершине. Да, дело замяли, выставили поверхностным болваном, но люди помнят тебя как честного и открытого человека. Ты, можно сказать, жертва системы. Вот что все помнят. И логично, что ты попытаешься дать ей отпор.
– Ошибаешься! В первую очередь все поймут, что я продался властям от безысходности и меня выдвинул государственный завод. И вообще в честные выборы никто не верит.
– Завод, вообще-то, совместный, белорусско-китайский. Тебе поверят. Ты не какая-то выскочка или «безработный», или «мама в декрете». Ты солидный журналист с решительной позицией и стабильной критикой власти. Мы тебя вообще не ограничиваем в высказываниях, программе и риторике. Говори, что хочешь, доноси позицию. Завоевывай сторонников и возглавляй движение масс, так сказать.
– Всё это полный бред. Эти ваши выборы-перевыборы, на которые никто не ходит, и кандидаты, которых никто не слушает.
– Ты знаешь, у кандидата есть несколько неочевидных преимуществ перед простыми смертными.
– Бесплатное зрительское место на «Дожинках» или дополнительный вес багажа при полётах «Белавиа»?
– Гораздо лучше, – с этими словами Миша достаёт телефон и показывает снимок какой-то афиши. Я прищуриваюсь, потом округляю глаза и выхватываю телефон из рук, увеличивая изображение.
– Я подумал, тебе как журналисту будет интересно. Эх, чего уж там! Дадим тебе инициативную группу, штаб. Возглавит его несравненная Марина Мескалина, моя зам.
Я тупо молчу и аккуратно кладу телефон, не сводя с него глаз. Дело в том, что там заявлен концерт группы «Гражданская оборона-2» во главе с Игорем Федоровичем Летовым.
Тайна вечеря
Я смотрю поочередно в уставшие Андрюхины глаза цвета пуэрториканского кофе и равнодушные Настины цвета позднего октябрьского неба. Я прокашливаюсь, давая понять всю важность момента, и важно произношу:
– Я иду в депутаты.
Андрей хватается за сердце, а Настюха обречённо произносит:
– Всё. Он подсел на наркотики.
Я достаю телефон и включаю его на полную громкость. Если вы живёте в Беларуси, то записывать разговоры с представителями власти как-то само собой входит в привычку. Либо это будет эксклюзив для телеграм-канала, либо не имеющее юридической силы доказательство для следственного комитета.
Мой лучший друг и моя подруга слушают наш с Михой диалог. Я в основном наблюдаю за их реакцией и отхлёбываю пивко. Настя ожидаемо реагирует на величину заработка в месяц и поднимает на меня глаза. Теперь я не кажусь ей таким уж неудачником. Андрей предсказуемо оживляется после паузы на записи, во время которой Миша показывал мне афишу.
– Это какой-то прикол? Кавер-группа во главе с однофамильцем?
– Я же сказал – у кандидатов есть неочевидные преимущества. На концерт Джениса или Курта я тебя провести не смогу, уровень не тот, но к некоторым ребятам – вэлкаме.
– Миша, что происходит?
– Обычный концерт Егора Летова. Ты же вроде как знаком с творчеством? Вот, сможешь пообщаться вживую.
– Какое на хрен вживую? Ничего что мужик умер больше десяти лет назад, когда ему было чуть за сорок?
– Рок-звёзды так просто не умирают. Большинство рок-звёзд после смерти попадает в Беларусь.
– Это как?
– Не знаю, не я же это придумал. Просто однажды они вдруг оказываются в каком-то незнакомом, но важном для них месте и ничего не понимают. Их нахожу я или кто-то из охраны, и отводит в гримёрку. Там они и живут, а когда приходит время, как правило раз в месяц, дают концерты в секретном зале Совета.
– И ты, что же, вживую видел?
– А как же! Я Игоря Федоровича большой поклонник. Помнишь это: «гордая свеча погасла, новой так и не зажглось»?
– Сумасшествие какое-то. А ты можешь меня так просто провести?
– Сколько раз повторять? Только для кандидатов в «палатку»! Так ты как, согласен?
Я выключаю запись. Смотрю на своих друзей.
– Что скажете, ребятки? Есть смысл в депутаты идти?
Первой оживляется Настюха:
– Конечно, соглашайся! Такие деньги, ох, такие деньги, мать моя новозеландский сурок.
Андрюха более прагматичен:
– Ты всё правильно возражаешь. Раскусят тебя сразу же, как пить дать. Сразу ведь ясно, что финансов на свою кампанию у тебя быть не может, значит, кто-то даёт. Раз власти никак на тебя не реагируют и ты про Европу ничего не говоришь, получается, сами власти и дают. Вот и выходит, что кандидат ты фиктивный. Попадёшь под пресс оппозиции, я тебя защитить не смогу.
– Да и плевать, – вступает Настюха. – Это ж шесть штук за три месяца, да ещё и концерты халявные.
– Если только ты вдруг не веришь в возможность победы над Ариной Арно и выхода в «палатку» по-настоящему, – пристально глядя на меня, спрашивает Андрей.
Веры у меня хоть отбавляй. Я охотнее поверю, что верблюд пройдёт сквозь игольное ушко, нежели что я попаду в депутаты. Но ведь целых два концерта с умершими звёздами. Не теми звёздами, что несут ложный аромат красной икры как сухарики на полке в магазине у дома, а реальными и чумовыми. Поговорить с самим Летовым!
– Андрей, ты должен будешь мне помогать.
– С чем?
– С правовой защитой. Вдруг со мной захотят что-то сделать.
– Боюсь, в этом случае я уже ничем не смогу помочь. Так ты не веришь в возможность реальной победы?
– Пока как-то не очень. Может время не пришло?
– Ты должен верить. Вопреки всему и несмотря ни на что. Я думаю, если соглашаться, то только для того, чтобы играть по-настоящему. Это и народ почувствует, и начальники твои довольны будут. А когда, то есть, если тебя не изберут, ты всегда сможешь вывести людей на улицу. И выиграешь вообще вдвойне. Станешь абсолютным любимцем и правдорубом.
Этой ночью я практически не спал.
Вершители судеб
Я сижу на одном из двадцати стульев в кабинете Миши. Его кабинет больше, чем две комнаты с кухней в Андрюхиной квартире. Миха очень рад моему решению. На столе уже лежит готовый приказ о моём приёме на работу, с датой, проставленной задним числом. Откуда-то из недр административного корпуса спешит к своему начальнику Марина Мескалина. Я помню её статьи в центристской некогда «Белорусской бизнес-газете». Хороший слог, минимум эмоций. У меня обычно в статьях всё наоборот. Спешно бегут по цехам сотрудники идеологического отдела, созывая коллектив на выдвижение.
Миха достаёт из нижней шуфлядки конверт и передаёт его мне.
– Здесь аванс.
Я не пересчитываю. В таких делах если всё до сих пор идёт хорошо, удачу лучше не пугать. Кто-то робко стучится в дверь и вот в неё входит невысокая, ладненькая, темноволосая и невероятно смущённая Мишина зам.
– Очень рада с вами познакомиться, Анатолий! – она протягивает детскую холодную узенькую ладошку и я окучиваю её своей теплой тонкопальцевой лапой.
– Взаимно, Марина. Давайте сразу на «ты»?
– Конечно, давайте, ой, то есть, давай.
Миша предлагает садиться и вкратце повторяет то, что говорил мне, добавляя новые детали. Избирательную кампанию проводим спокойно и доброжелательно. Позицию занимаем центристскую, то есть критикуем и власть, и оппозицию. Призываем молодёжь идти на выборы. Пенсионеров внимательно слушаем и обещаем не менять курс, но улучшать их соцобеспечение и повышать размер пенсий. На провокации оппозиционеров не поддаёмся. Меня выдвинул коллектив завода и дело с концом. Связь с Мишей нужно поддерживать регулярно и докладывать обо всём. Марина должна стать моей правой рукой. На всё отвечать с улыбкой и тонко шутить.
Вчера вечером я скачал из Интернета несколько готовых речей. В частности, речь Цукерберга перед выпускникам Гарварда, речь Эрдогана во время объявления в стране чрезвычайного положения и речь Джобса перед бакалаврами Стэнфордского университета. Вечером я кое-как состряпал собственное выступление и распечатал на старом Андрюхином принтере. За эти несколько часов листочки порядком помялись и уже не кажутся моими ступеньками к вершине политической карьеры. Пока Миша о чём-то беседует с Мариной, я понимаю, что придётся импровизировать.
Раздаётся звонок. Секретарь сообщает, что коллектив собрался в актовом зале. Вообще, «Трансельмаш» – хороший, современный, модернизированный завод. Это заметно даже пока идёшь по коридорам. Всюду ровный свет светодиодных ламп и запах свежепокрашенных стен. Мы идём какими-то запутанными дорогами и наконец резко выходим на сцену актового зала, на котором торчит неизменное пианино «Беларусь» и угрюмо нависают тёмно-бордовые занавески с лозунгом «За сильную и процветающую!». По залу проносится недовольный гул. Я понимаю работников – их оторвали от дел ради очередной обязаловки, да ещё и «политики» в которую они стараются не лезть.
Миша начинает свою агитационную проповедь голосом заправского комсомольца. Про то, как важно ходить выборы и иметь возможность выбирать из нескольких вариантов. Про демократию и права человека. Про социальное государство и то, какой замечательный завод оно построило. Про заботу о детях и экономическую стабильность. Миха умеет красиво постелить, но после него мне становится как-то совестно выдвигать свою кандидатуру. Однако перед глазами у меня мелькает сумма 6 000 долларов США и лицо Арины Арно. Она не супер-красавица, а лицо у неё такое, словно кто-то вдавил кулаком по комку из теста и так и оставил. Типичная девочка-андрогин. Или, если угодно, нечто среднее между «ой, какой симпатичный мальчик» и «ой, какая не очень девочка». Сейчас такие в моде во всем мире. Помогают сильным мира сего скрывать их гомосексуальные наклонности.
– Анатолий? – вопросительно говорит мне Миша.
Я выскакиваю из омута своих мыслей. Оказывается, официальная речь закончилась и теперь ждут меня. У многих включены телефоны. Я смущённо кашляю и нервно собираю листки с речью. В зале слышны басовитые смешки.
– Дорогие коллеги! Сотрудники завода «Трансельмаш». К вам обращаюсь я.
На меня нападает ступор. Буквы начинают расползаться в разные стороны, как стайка испуганных тараканов. Я их тоже боюсь и комкаю бумажки. Оглядываю притихший зал.
– А вообще знаете что, господа избиратели, давайте начистоту. Я вам ничего обещать не буду. Ни честных выборов, ни защиты прав, ни заработной платы по штуке каждому, ни даже вхождения в состав ЕС. Вот вы часто говорите: «я в политику не лезу». И вроде как даже гордитесь этим. Но если долго не лезть в политику, со временем она начинает лезть в тебя. Так произошло в моём случае. Я знаю, что у нас в стране много честных и умных людей. Но их принуждают выбирать из одного из двух лагерей – или ты «за» власть, или против неё. В первом случае ты «застабил», продался и всё такое, а во втором – оппозиционер и «пятая колонна». Вы наверняка читали или слышали о моём материале про вакцину «Инсургента», которой травили ваших детей. В итоге я оказался вне лагеря «за», но меня не приняли и в лагерь тех кто «против», потому что я посылал и тех, и других. Думаю и среди вас немало таких, для кого правда лежит где-то посерединке между полярными мнениями колумнистов «Белньюс» и «Партии-98». И я хочу, с вашей помощью, показать остальным, что в стране есть не только чёрное и белое, а масса полутонов. Что полутона важны и они присущи большинству современных избирателей и просто граждан своей страны. Мы хотим быть услышанными всеми, мы хотим перемен.
Я замолкаю. Слышно как кто-то то ли пердит, то ли шаркает стулом. И вдруг зал обрушивается на меня волной аплодисментов. Начинают средние ряды, за ними встают задние, а потом поспешно прячут в карманы телефоны и те, кто сидел спереди. Я машинально заталкиваю ладонь за ремень и правой рукой прошу всех успокоиться.
– Это ещё не всё, сограждане! Учитывая, что государство базируется на общественном договоре, а в нашем с вами случае он носит гипертрофированный характер, предлагаю заявить о некоторых неизменных правах. Во-первых, снижение тарифов на ЖКХ и проезд в общественном транспорте. Второе – полностью бесплатная медицина и страхование от несчастных случаев. Затем – местное самоуправление на предприятиях, участие рабочих в распределении капитала. Либерализация СМИ. Налог на богатство. Снижение пенсионного возраста. Равноправие полов. Эвтаназия по желанию. И так далее и тому подобное.
Зал снова наполняется криками и хлопками. Мне это начинает нравиться. Я смотрю на президиум. Вижу бледное лицо директора, огненно-красное Миши и факелы глаз Марины. Она даже слегка приоткрыла рот. Я снова повелительно взмахиваю рукой.
– Нас обвинят в популизме. Легко обвинять, когда не пускаешь во власть и не даёшь ничего сделать для людей, для своего народа, для своей страны. Пусть так, пусть не пускают! Мы запустим общественное движение, которое будет жить и после выборов, вне зависимости от их результата. Для всех умных и неравнодушных людей. И называться оно будет…
Я лихорадочно начинаю шарить глазами вокруг. Название-то я и не придумал. Как его назвать?! Марина, стол, президиум, мануфактура, «Самсунг», «Победа». Взгляд мой падает к ножкам пианино.
– «Белый аист»! – ору я в полной тишине.
Спасительная бутылка вина оказалась кстати и на этот раз. Я ослабляю и без того довольно хилый воротник.
Когда я несколько прихожу в себя, то вижу как мне жмёт руку по-прежнему бледный директор, мелькают вспышки фотокамер, а зал скандирует:
– Кли-мен-ков! Кли-мен-ков!
Миша с Мариной куда-то суетливо убегают, потом возвращаются, потом просят всех соблюдать тишину. Меня швыряют в кресло, я жадно пью воду и вяло улыбаюсь в центр зала.
Меня выдвигают единогласно. Тут же формируют группу доверенных лиц —Марину, Афанасия Ивановича (мастера пятого участка) и Танечку из бухгалтерии. Я жму твёрдую пятерню Иваныча и ладошку-ледышку Танечки. В этот момент кто-то грузно швыряет своё тело прямо на меня. Я невольно отшатываюсь, думая, что на меня совершается покушение.
– Сеня! Ты как здесь?
– Здорово, Толя! – произносит Сеня, мой Сеня, в смысле тот самый, в смысле друг. – Вот, перевёлся к вам в Минск. Машины собирать.
– Миша, включите этого молодого человека в мой штаб. Мне нужны крепкие кулаки и спокойные мысли.
Пока Миша недовольно записывает паспортные данные ошарашенного Сени, я вдруг замечаю группку мужиков, которые оживлённо переговариваются и резко машут руками в мою сторону. Я выдвигаюсь к ним. Завидев меня, они замолкают. Тут же рядом вырастает Миша.
– Мужчины, в чём дело? – спрашиваю я.
– Так-то особенно ни в чём, господин депутат. А только что-то мы вас не припомним. Вы давно у нас работаете вообще?
Я вопросительно смотрю на Мишу. Тот отвечает:
– Анатолий Борисович работает у нас редактором с осени.
– А чего ж это мы ни разу не пересекались? Ни на пятилетии завода, ни в коридорах?
Теперь я начинаю бледнеть, но Миха лихо выкручивается:
– А Толик удалённо работал. Компьютер, Интернет, всё такое, слыхали?
Наших мужиков пристыдить просто. Стоит заикнуться про высокие технологии, как они замолкают. Для них эти ИТ – иной мир со своими правилами и зарплатами. Они начинают что-то бурчать и смотрят в идеально чистый пол.
– Слушайте, мужики, – вступаю я, отстраняя Мишу и подзывая Сеню, – а давайте выпьем. Сеню-то вы знаете? Ему доверяете?
Трое молча смотрят на четвёртого, видимо начальника. Тот смотрит на меня, переводит взгляд на Сеню и обречённо машет рукой. Я показываю Михе кулак и иду отмечать с «моим» коллективом выдвижение в депутаты.
Союз спасения
Мы сидим за столом – я, Сеня, Марина, Настя, Андрюха и Танечка. Я уже раздавил с мужиками три бутылки «Белого аиста» на четверых, поэтому скромно беру пиво. Зато остальные начинают соревноваться в поглощении стоковых напитков и самодельных коктейлей. Меня больше всего интересует возвращение Сени, остальных – идея с общественной инициативой «Белый аист».
– Вот это да, красивое название! Как это тебе в голову пришло, старик? Вино такое есть…
Я быстро успокаиваю всех, говоря, что придумал это совершенно случайно. Нашу страну часто ассоциируют с белым аистом (white stork специально для «Би-би-си»), соответственно, будут ассоциировать и со мной, гордой и недоступной птицей, при этом очень верной, вьющей гнёзда всегда близко к людям и якобы приносящей детей, укутанных в выстиранные «Тайдом» пелёнки. Марина делает пометки в своём блокноте и говорит, что у неё была идея провести кампанию под лозунгом «выбор честных и молодых», но мой вариант гораздо лучше. Я по-отечески похлопываю её по сухой и холодной ладошке и примирительно говорю, что это отличный лозунг и мы будем его использовать.
Настя громко чокается с Сеней и приговаривает «ну, давай». Они взяли на двоих бутылку водки и тарелку с закусками. Я спокоен за их спонтанный дуэт. Настя способна перепить экипаж израильской подводной лодки «Рахав». А Сеня слишком предан Кристинке. Как она, кстати?
– Да пишет треки в Москве, – в действиях и речи Сени появляется раскованность. – Обратно вроде не собирается и отвечает редко.
– А ты как в Минске оказался?
– Да посидел я в своём Кобрине несколько месяцев и вдруг понял – не могу. Потянуло в Минск, в столицу. Здесь у меня зарплата выше в три раза, чем дома. Квартиру, конечно, приходится снимать, но зато многое могу себе позволить.
– Чего не набрал?
– Как-то не хотел отвлекать, что ли. Подозревал как тебе тяжело, но не решался.
Я обнимаю своего самого надёжного человека из моего копирайтерского прошлого и без слов, но с улыбкой чокаюсь с ним бокалом.
Настроение у всех приподнятое. Андрей обсуждает с Мариной законодательные ограничения. Танечка заливисто смеётся с Настей. Мы с Сеней тихонько поём «Нечего терять», потом «Болванкой в танк ударило». Я рассказываю Семёну, что смогу попасть на концерт к Егору Летову. Он не верит. Я, если честно, тоже. Понял бы, если бы на такие концерты можно было сходить в России или Казахстане, но у нас? Потом все делаются серьёзными и с тревогой поглядывают на меня. Не свойственная нашему северному образу жизни стремительность происходящего слишком напрягает. Всего пару дней назад я перебивался с халтуры на халтуру, а теперь у меня в кармане лежит штука баксов, ещё одна ляжет туда через две недели и так шесть раз подряд.
– Кандидат Клименков, а какая у вас программа? – обращается ко мне Андрей.
– Побольше дешёвого популизма, обращений к чувствам и к чёрту логику, – поднимаю я бокал.
– Звучит неплохо. Теперь конкретнее.
Андрей с Мариной увлечённо начинают составлять тезисы. Я кладу руку на могучее Настино плечо и дружески хлопаю Сеню. Даже если не выгорит ровным счётом ничего, этот вечер я не забуду. Вечер классных людей. Начинает играть медляк. Я выдёргиваю Марину с её места и уволакиваю танцевать. Поёт Глызин. Вообще, заведение оказалось первым попавшимся в плохом смысле этого словосочетания и к романтике не располагает. На стене над фальш-камином висит картина с обедающим десятком грузинов. Они укоризненно смотрят на меня и восхищенно на Марину. Мужчинам предлагают шашлык с красным вином. Я делаю пол-оборота и впериваюсь взглядом в безвкусно оформленное меню, где благодаря жёлтому мелу явно выделяется «ШАШЛЫК ОТ 7,5 РУБЛЕЙ!». Женщин на окружающих меня картинах нет вообще. Зато чуть ниже носа есть Марина.
Марина мило краснеет в районе щёчек и крепко впивается пальчиками-коготками в мои плечи. Она полная противоположность Насте и похожа больше на Ирку, которую я всеми силами стараюсь забыть. Я начинаю задавать ей какие-то малозначимые организационные вопросы и снимаю напряжение. Чего не скажешь о моих штанах, где напряжение только растёт. Во время лёгкого па и незаметно отодвигаюсь от неё на пару сантиметров. Пытаюсь думать о больших серых американских грузовиках и вместо этого вдруг представляю себя на опрокинутом набок царском броневике в купленном в Стокгольме костюме. Кричу про равенство, справедливый раздел земли и ICO для госкорпораций. Внизу напряжённо застыл отряд латышских айтишников, а по улицам гоняют городовых.
Глызин переходит в Rockabye. Это не медляк, это песня для чилаута, но я не выпускаю Марину. Я ведь ничего о ней не знаю. Муж, ребёнок? Или подобная слабоизлечимая в нашем обществе болезнь? Господи, я кажется крепко наклюкался.
– Я тебе помогу, – вдруг слышу я в своём ухе.
Её глаза блестят, я ничего не понимаю.
– Помогу не для галочки, а по-настоящему. Я сделаю всё, чтобы в тебя поверили. Я ненавижу эту Арно, молодая выскочка, эскортница. Я вообще-то тайно состою в «Движении сопротивления».
Мои нейроны лениво и с бюрократическими паузами передают друг другу смысл слов. Ноги слегка слабеют и хрупкая Марина едва удерживает меня.
– А как мы провернём это незаметно для других?
– Увидишь. Я готовила уже несколько кампаний и знаю, что к чему. Ты, разумеется, не победишь, но шуму наделаешь знатно.
– А меня не снимут?
– Будем действовать аккуратно, а за считанные часы до подведения итогов выборов выпустим разоблачительный ролик и спровоцируем протест. О тебе как минимум узнают, погоди-ка, дай уточню, ах да – абсолютно все. Это лучше любого парламента.
По закоулкам китчевого кафе внезапно запрыгали солнечные зайчики грядущего успеха. Не того, который до этого был в моей жизни, а самого настоящего. Молодые лица новых протестов, центристы из спальных районов, сиплый голос улицы. Мы не расцепляем рук и возвращаемся ко всем остальным. Андрей передал прототип моей программы по возрождению страны «Белый аист» Сене и Насте, как «исконным представителям народа».
Листок передают мне. Узнаю мелкий почерк Андрея, строгие слова Марины и неграмотные, но важные вставки Сени с Настей. Я медленно встаю из-за стола. Меня покачивает. Я поднимаю листок на уровень лица и громко произношу:
– Товарищи! Я принёс мир для нашей эпохи…
Формирование положительного образа
Самое страшное с утра – это не отсутствие воспоминаний об окончании вечера. Самое страшное – это открывать с утра оппозиционные сайты. Едва я смачиваю горло холодненькой «Боржоми», как тут же бегу в туалет и попутно открываю оппоСМИ в наиболее подходящем для них месте. Начинаю с тех, что полегче.
К моему искреннему удивлению, первые два «центристких» сайта вообще ничего не упоминают о кандидате Клименкове. «Мягкая сила России», «Тюмень усиливает давление», «МИД жёстко ответил Восточному Тургистану». Открываю ресурсы пожёстче. О, ну пожалуйста:
«Ещё один провластный «кандидат» «выдвинут» белорусско-китайским заводом «Трансельмаш».
В статье по традиции призывают бойкотировать выборы и не поддаваться на агитацию властей. Другие порталы высказываются в том же духе. Я покидаю обитель мысли и следую на кухню. Пока вода кипятится в чайнике, я успеваю получить с десяток сообщений от Марины. Оказывается, группы «ВКонтакте» и Facebook под меня уже созданы, а в Инстаграм я должен добавлять фотки на свою страничку. Какие фотки? Для этого мне нужно сходить на первую фотосессию, вначале в фотозону «Трансельмаша», потом в музейную зону расположенного в нашем избирательном округе музея метрополитена и сфоткаться с парой-тройкой подставных бабушек и студентов. На заводе мне нужно быть через час.
Я вздыхаю и закрываю мессенджер. Беззаботную жизнь подставного кандидата в депутаты я представлял несколько по-иному. Марина скидывает пост в духе «Ох, ребятки, ну вот и начались кандидатские будни. Сегодня куча дел. Только вперёд!». Я спрашиваю, что за практикантка с факультета веб-журналистики это писала. Марина велит мне заткнуться и немедленно приступить к формированию позитивного имиджа. Просит воткнуть пока утреннюю фотку поприличнее. Я фотографирую лежащие на столике наручные часы Андрея (одни из), свой ультрабук с коллекцией отпечатков пальцев на крышке и Настин галстук эпохи группы «Тату». Сфоткать своё красное и заплывшее лицо я просто не в силах.
Наша журналистика и особенно блогосфера по-прежнему находятся в состоянии полей после уборки. То есть они пусты, бескрайни в своей низкоуровневости и воняют навозом. У нас нужно всем нравиться, даже если ты всех ненавидишь. Нет, не ненавидишь, а в соответствии с ментальным кодом белоруса просто плюешь. Но ты просто обязан писать интересные и итеративные посты, желательно компилирующие максимум лайков и особенно комментариев. Ты вроде как должен брезгливо миновать хайповые темы, но в то же время немножечко хайповать. Вроде как быть беспристрастным и одновременно ставить в знак солидарности бело-красно-белое знамя или другое разноцветное полотнище. Быть немного выше толпы и в то же время вздымать в первых рядах над оголённой грудью красное протестное знамя.
Теперь мне впервые в жизни предстояло перебороть внутреннее наплевательское отношение, которое было вполне к лицу штатному писаке с хипстерского «Меридиана», в угоду кандидатской благосклонности. Ничего сложнее в моей жизни раньше не было и я уже в сотый раз пожалел, что ввязался в политический забег загнанных лошадей. Я, конечно, человек добрый, по отношению к действительно несчастным, котятам и старым мобильным телефонам. Но к основной массе электората я добрым быть не собирался. Всё моё существование издревле подчинялось противопоставлению себя массам. В моей любимой интернет-энциклопедии «Луркоморье» есть такой термин «небыдло». Это то же самое быдло, что считает себя умнее других. Так вот это и есть я, вечер в хату. А теперь я вдруг должен стать ходячей улыбкой на тоненьких ножках, сгорбленным автоматом по приёму и обработке претензий и заевшей кассетой однотипных обещаний.
И ещё эти СМИ. «Знамяньюс», не буде помянуто к ужину, было таким типичным «заводским» листком политинформации, хоть и вывешенным на эстонских серверах в Сети. Во-первых, они очень активно (на трёх языках – русском, китайском и английском) освещали новости самого предприятия. Помимо т.н. официального блога пресс-службы, была ещё и закрытая сетевая страничка исключительно для работников предприятия. Во-вторых, они активно рерайтили новости государственных СМИ и сами пытались добывать эксклюзивы. Помимо Миши и Марины в штате числились ещё две журналисточки и SMM-специалист. Последней и поручили в довесок вести страницы «Белого аиста». Разумеется, весь этот журналистский отдел финансировался из бюджета и премировался очень малым процентом от прибыли предприятия. В общем, такое доброе и «независимое» корпоративно-карманное СМИ, отличный карьерный старт для выпускников журфака БГУ и теплоё местечко для всяких маринок и мишенек.
Добрался до завода я позже назначенного времени, чем взбесил Марину. Миша лишь мельком хлопнул меня по плечу и убежал на совещание. Белорусские совещания – это отдельный социологический феномен. Мероприятия, способные длиться по 2-3 часа, и иметь своим итогом вибрирующую пустоту. Всё равно ничего не решается и всё равно никого не наказывают. Красота! Я обожаю совещания. Можно посидеть, покивать, позаписывать что-то с умным видом в блокнот и пойти на обед. А потом ещё полдня всех отгонять, мотивируя отказ от работы необходимостью продумать важные итоги судьбоносного совещания. И потом ещё неделю ничего не делать ровно до следующего собрания.
Меня уже ждут надраенные до режущей глаза чистоты подставные молодые работники завода (а на самом деле модели из Национальной школы красоты), наманикюренный партактив заслуженных сотрудников и аккуратные детки —мальчик в сером костюмчике от «Свитанка» и девочка с бантиками после Tide. Меня подводят к девственной продукции предприятия. Заправляет всем не Марина, а ещё какая-то девочка, и чуть поодаль толпятся мамы детишек. Девочка критически оглядывает меня, наспех влезшего в водолазку и пиджак и по-гусарки смахнувшему щетину со щёк тупой бритвой.
– Грим, – только и произносит она.
Тут же подлетает какое-то невесомое создание и начинает порхать вокруг меня с нежнейшей кисточкой. Создание в модных очках с чёрной оправой, серёжками в виде эйфелевых башенок и вздёрнутыми грудями. Вокруг меня словно поднимается дым опавших надежд.
Начинается съёмка. О, друзья, для малопубличного мужчины вроде меня это настоящая пытка. Вам-то хорошо рассматривать готовые снимки в Инстаграме, но бэкстейдж любой фотосессии – это истинное мучение. Девочка-дитё громко спрашивает у мамы:
– Мама, а почему дядю красят как тётю?
– Дядя просто решил стать политиком, – со вздохом сообщает женщина. Я делаю вид, что ничего не слышу и вглядываюсь в горизонт.
Мне усердно пытаются придать презентабельный вид. Наконец, Марина подгоняет девочку, мол, времени нет, пора фоткать и тут начинается. Стань сюда, а ты, мальчик, вот туда. Да не ты, Толя, а малой. Вы, мисс БГУ-2020, станьте слева от кандидата. Нет, лучше справа. Толя, повернись той частью лица, где меньше родинок. Ты что не знаешь, на какой стороне у тебя их меньше? О, боги! У девочки бантик скособочился, мама, поправьте. Мальчик, перестань ковыряться в носу. Молодые люди, улыбаемся-улыбаемся, не стоим как на линейке! Толя, стань чуть боком. Возьми девочку на руки. Это не она тяжёлая, а ты ослаб. Нет, возьми её на другие руки, так она заслоняет всех. Мальчик, не стой как истукан, улыбайся. Все смотрим чуть в сторону от объектива. Девушка, вы как-то слишком в сторону смотрите. Ах, вы немного косите… Вы тогда нормально смотрите, прямо в объектив. Отлично!
И в таком духе фотосессия растягивается часа на полтора. Меня фотографируют отдельно и в комплекте. С продукцией и графиками. Справа, слева, чуть снизу. Ближе к концу появляется Миша и начинает делать мне ободряющие знаки. Я закатываю глаза, порчу этим невинным движением серию из тринадцати кадров, вызываю гнев девочки-фотографа и слёзы мальчика в костюме от «Свитанка». Я с трудом выдерживаю до конца этой пытки и плюхаюсь в ближайшее кресло, обмахиваясь черновиком своей предвыборной программы. Миша с Мариной бросаются ко мне и буквально выталкивают на улицу.
Ко входу уже подали дежурный Geely со хмурым мужиком в кепке за рулём. В первые секунды я не понимаю, куда меня собираются везти и сквозь внезапно возникший звон в ушах слышу:
– В Музей метрополитена.
Музей метрополитена
– Господи, Миша, я думал это шутка, – говорю я вслух и мысленно высверливаю глазами на лбу Марины небольшое отверстие.
– Да погоди ты. Это обязательное для посещения место. Без него вроде как нельзя влезать в политику.
– Кстати, ты не возражаешь…
Мне подносят к носу что-то приторно-пахучее. Я плавно закатываю глаза, и вдруг всё отступает далеко-далеко, а потом внезапно наваливается обморок. Кто-то заботливо берёт мою голову прохладными ладошками и кладёт на коленки. Наверняка это Марина.
Я открываю глаза. Ничего не происходит. Я снова закрываю. Тоже темно. Я начинаю моргать, надеясь прорваться таким образом сквозь окутавшую меня матрицу темноты, самую простую и состоящую только из оттенков пустоты. Глаза устают. Тогда я просто оставляю их открытыми и пытаюсь заговорить:
– Это музей метрополитена?
В ответ на это из темноты начинают проступать огоньки и какие-то треугольники над ними. Скоро я понимаю, что это капюшоны. Огоньки следуют один за другим, а затем словно вливаются в комнату и растекаются по её стенам. Я по-прежнему вижу только дребезжащее пламя свечей и мрак в плотных капюшонах. Один из капюшонов расставляет свечки на полу и начинает зажигать их. Постепенно вырисовывается цифра 33.
– Ребята, у меня день рождения в октябре…
– Молчать!
Я примолкаю. Тем более, что вдруг осознаю, что мои руки накрепко схвачены верёвкой за стулом на котором я сижу и с ногами произошло нечто подобное. Когда свечи оказываются зажжены, вперёд выступает один из капюшонов и громовым голосом произносит:
– Брат! Готов ли ты вступить в тайное общество?
– А у меня есть выбор?
– Простого «да» будет достаточно, – вдруг произносит женский голос.
– Марина?
– Тихо! У нас нет имён, мы составляем единое братство, как зрачок Всевидящего ока, циркуль и наугольник в руках Его.
– Слушайте, ребята, по-моему для подставного кандидата в депутаты это несколько чересчур.
– Без обряда инициации путь в политику, пусть и бутафорскую, тебе закрыт.
Я нехотя киваю, вряд ли это заметно в темноте, зато потом я при случае могу сказать, что согласия не давал. Из полукруга выходит один «брат» и достаёт из кармана таблички. Тот, который больше всех говорит, начинает вопрошать с заунывными интонациями:
– Кому это принадлежит?
Пока я смутно выискиваю остроумный ответ и уже готовлюсь сказать «обладателю хорошего зрения и набора юного чертёжника», вышедший вперёд «брат» вдруг выбрасывает мне под глаза табличку. Я понимаю, что должен читать ответы:
– Тому, кто ушёл.
– Кому это будет принадлежать?
– Тому, кто придёт.
– В каком месяце сие происходит?
– Во втором.
– Что ты готов отдать ради этого?
– Всё, что у меня есть.
– Ради чего ты готов отдать это?
– Ради царства истины.
– Молодец! – почти по-отечески произносит голос и протягивает мне пляшку с густой буроватой жидкостью.
– Это что за соус?
– Кровь молодого бобра для завершения обряда инициации.
Я мужественно выпиваю пахнущую пряностями жидкость. Вдруг перед моим носом снова оказывается тот самый дурманящий тампон…
Меня словно подбрасывает на месте и я резко просыпаюсь. Первое, что я вижу – это рельсы. Первоклассные стальные рельсы и залитые креозотом древние шпалы. В голове смутно всплывает что-то про музей метрополитена. Потом я понимаю, что сижу на улице. Это явно какой-то Богом забытый полустанок. Я тяжёло поднимаюсь со скамьи, меня слегка уводит вправо, но я выпрямляюсь и выхожу на перрон. Природная тишина этого места начинает пугать. Я выхожу ещё чуть вперёд и смотрю на вывеску. «Олехновичи». Это нормально, это недалеко от Минска. На станции начинают что-то гнусаво и неразборчиво объявлять. Я заметил, что это фишка вообще всех вокзалов, не только у нас. Редко-редко где репродуктор издаёт понятные звуки. Из того, что я успеваю уловить, становится ясно, что прибывает электричка на Минск.
Спешно перебежав на другую сторону, я начинаю вглядываться вдаль. Ловлю себя на мысли, что никогда раньше не ездил на электричках зимой и вообще удивлен, что они ходят. Состав действительно показывается вдали, это ржаво-голубая «змея», подвывающая по мере приближения. Я с трудом забираюсь внутрь, цепляясь одновременно за скользкие поручни и пытаясь устоять на идентичных ступенях.
Сразу распахиваю двери в вагон, ожидая никого там не увидеть. На самом деле почти все сидячие места заняты, я как-то сразу смущаюсь и плюхаюсь на краешек сиденья у самого входа, слева. Глядя в окно скучает какая-то женщина, а рядом со мной мужик держит саженец. Вдруг безумно хочется пожевать табак. Я не курю, но повинуясь слепой надежде начинаю хлопать себя по карманам пальтишка и вдруг ударяю в какой-то плотный параллелепипед. Лезу во внутренний карман и извлекаю пачку добротного Rothmans. Сразу наступает какое-то облегчение, хотя чувство, что я нахожусь в полупьяном бреду, никуда не исчезает.
Я элегантно распечатываю пачку, хотя никогда в жизни этого не делал, и достаю сигарету.
– Молодой человек!
Голос раздаётся с соседней скамейки.
– Вы меня?
– Вас-вас. В вагоне курить запрещено!
Я неспешно прячу пачку в карман.
– С чего вы взяли, что я собрался курить?
В беседе с такими неизбежными в общественном транспорте тётечками самое главное – это смотреть им прямо в глаза. Работает и в этот раз. Тётечка тушуется и смотрит на сигарету.
– Ну, вы же достали…
– Я взял её, чтобы пожевать, – я ловко отправляю сигарету в рот и отворачиваюсь. Это тоже важно, так вы даёте понять, что с вашей стороны разговор окончен.
Взгляд мой падает на саженец. Яблоко чи вишня – я не сильно разбираюсь в деревьях-подростках, хотя и работал на огородном портале. Я искоса смотрю на мужика. Он вроде готов поговорить. Я расстёгиваю куртку и обращаюсь, сев вполоборота.
– А что это у вас за красавец такой?
Мужик словно уже минут пять ждал этого вопроса.
– Это? Это вишня, сынок. Самая что ни на есть «Щедрая».
Лично я такого сорта не помню, но не прерывать же диалог. До Минска час езды.
– А чего это вы саженец в Минск везёте? Обычно наоборот.
– Да бракованная она! Может и вовсе никакая не «Щедрая», а «Малышка» или «Гирлянда».
– Это как же вы зимой определили? Зацвести бы хоть дали.
– Да мне уж всё понятно. Впарили ваши, городские, какие-то прутья, а мне теперь по гарантии езди.
– Это что же, на неё и гарантию дали?
– А как же, внучок! Гарантия – она на всё есть, кроме брака и погоды, у этих много переменных. А так абсолютно на всё, за что ни возьмись.
– Зря вы её всё-таки в конце зимы выкопали. Как вы, кстати, вообще это сделали, земля же как кремень?
– У меня для этого дела бензопила имеется. «Штиль». Я её врубил, да так ком земли и выпилил, в пакет сунул и потащил на станцию.
И для этих людей я когда-то писал статьи, думаю я. Вишня у него, видите ли, бракованная, так он её из февральской землицы выпилить решил. Ужас какой!
Мужчина, кажется, только сейчас обращает внимание на моё пальто, скрывающее костюм и рубашку.
– А вы это… Тоже с дачи, что ли?
Я смотрю на него, дожёвывая сигаретку.
– С неё, родимой.
Резко распахивается дверь и входит детина в тёмном жилете, за ним проход занимает ещё один здоровяк в камуфляже с надписью ПМСН. Вошедший сразу кидается ко мне:
– Оплату за проезд предъявляем.
Тут-то я и вспоминаю, что забыл приобрести билетик на станции. Я лихорадочно начинаю хлопать себя по карманам пальто, рассчитывая, что билетик появится из того же безвременья, из которого выплыла пачка сигарет половину пути назад.
– Что, забыли? – хитро щурится детина.
– Та должен быть, – небрежно отвечаю я, и вижу как злорадно наблюдает за моими поисками женщина-паникёр с соседней скамейки.
– Может, в костюмчике? – всё так же улыбаясь и кивая показавшим билеты моим соседям произносит детина.
Я лезу во внутренний карман пиджака и действительно извлекаю обратный билет по направлению «Олехновичи—Минск-Северный». С глупым видом протягиваю его ревизору и тот, многозначительно кивнув, отходит.
– А дерево вы всё-таки зря выкопали, – бросаю я мужику, вставая с сиденья. – Оно прижилось бы рядом с вами и в конечном итоге было бы благодарно за рост на своей земле. Но вы его выкорчевали и теперь везёте в питомник, где его скорее всего постругают на опилки. Это я вам как бывший редактор садово-огородного портала совершенно ответственно заявляю.
Я вышел и перешёл в соседний вагон, оказавшийся на удивление пустым, и просидел там до самого Минска.
Слова убедительнее золота
– Нет, Толя, так не пойдёт.
Андрей яростно откладывает планшет. Мы сидим на кухне за «Белым аистом» и читаем, что про меня пишут всякие независимые СМИ. Особенно меня задевает заметка старого врага, Максима Климовича:
«Совершенно очевидно, что власть использует проверенный административный ресурс в ходе нынешней парламентской кампании. Однако местами она пошла гораздо дальше и уже почти открыто поддерживает выдвинутых ею самой кандидатов. Взять хотя бы Клименкова А. После истории с «Инсургентой» он был внесён в чёрные списки всех бюджетных изданий и сайтов и остался без работы ещё в конце лета. Всё это время он жил у друга, пописывал для своих бывших работодателей и случайных сайтиков и в меру пил. И вдруг он оказывается оформленным на совместный, белорусско-китайский завод «Трансельмаш» чуть ли не с осени. Да ещё и выдвигается его коллективом, как «независимый, центристский» кандидат. При этом нам доподлинно известно, что на него теперь работает вся команда и редакция «Знамяньюс». А их содержит администрация президента. Так кого же нам подсовывают под видом «независимого» кандидата – отчаявшегося фрилансера, решившего пойти на сделку с совестью или нищего выходца из народа?».
– «Удав», «Громоотвод», «Креветка», – листает сайты Андрей. – Все уверены, что ты идешь «куклой» от властей. Многие перепостили Климовича.
– Интересно, откуда он знает про мою подработку и душевное истощение?
– Знать-то немудрено, – чешет затылок мой друг. – Что будешь делать?
– Нужно что-то такое, что вернет ко мне доверие. Но эти действия следует согласовать с Мишей и Мариной. Подойдёт небольшой инсайдик, «слив».
– Хорошая идея. Только в несерьёзный инсайд не поверят, а по-настоящему сенсационную инфу тебе никто не даст.
– Как знать, как знать, – я задумчиво листаю ленту новостей, в которой всё чаще мелькает соседний Восточный Тургистан.
Миша мгновенно отрывается от монитора Apple и глаза его загораются, едва я озвучиваю своё предложение:
Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=51642087) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке
Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения